Небо за стёклами [сборник] - Аркадий Миронович Минчковский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Больше всего на свете он сейчас не хотел бы встретить Тоню. Девочка, конечно, узнала бы его. В этом Петр Васильевич был уверен. А вдруг она остановит его и спросит, зачем он сюда явился. Что он ей ответит?
Так подошли к двери с маленькой эмалевой табличкой.
— К вам тут, Нина Анисимовна. Пустить? — приоткрыв двери, спросила нянечка с наивной бесцеремонностью, свойственной людям, чье маленькое служебное положение позволяет им оставаться такими, как они есть.
Он вошел в кабинет.
Сидя за столом, знакомая воспитательница писала. Работала она в очках и поэтому, повернув голову, не сразу разглядела вошедшего.
Рябиков приблизился к столу. Нина Анисимовна сняла очки и, видно, сразу узнала его:
— Ах, это вы?!
Петру Васильевичу показалось, что она вовсе не была удивлена его приходом.
— Садитесь, пожалуйста.
Глазами она указала на кресло с высокой клеенчатой спинкой.
— Что-нибудь случилось?
Рябиков опустился на сиденье и подался вперед, чтобы усесться сонадежнее.
— Да нет, ничего такого… — торопливо и нескладно забормотал он. — Я так, по пути. Помните, говорил вам. Работаю рядом в театре. Приводил девочку промокшую… Так вот, извините, узнать хотел — не простудилась ли она, ну и вообще… Как ведет себя?
— А, это Антонова. Тоня совершенно здорова. Вы хотели ее повидать?
Чего угодно мог ожидать Рябиков, но не такого вопроса. Он замялся, не зная, как быть дальше.
— Значит, говорите, здорова?
— Вполне. Сейчас на прогулке.
— Это хорошо, что здорова, — кивнул он, старательно придумывая, что еще можно сказать. А Нина Анисимовна продолжала смотреть в его сторону. Тут бы закурить — сигареты и спички теснились в кармане, но какое там — он в кабинете директора детского дома!
Петр Васильевич убрал под сиденье ноги, а руками ухватился за натертые до блеска львиные головы подлокотников. Можно было подумать, что он боится выпасть из кресла. Нине Анисимовне стало жаль этого нескладного, стеснительного человека, и она пришла ему на помощь:
— Значит, вы в театре работаете?
— Старшим электриком, — с готовностью закивал Рябиков.
— А я у вас «Риголетто» слушала. Есть хорошие голоса.
— Когда Чувляев герцога поет. Молодой, а талант!
— Да я его, кажется, и видела.
Оба они понимали, что говорят совсем не о том, и оба старательно поддерживали эту беседу. Но все же необходимо было переходить к делу, и Рябиков, собравшись, проговорил:
— Я, извините, хотел спросить. Если вашу Тоню, с подругой конечно, пригласить на утренник. Пусть посмотрит… Детский балет у нас есть — «Тараканище».
Воспитательница задумалась. Пальцы с бесцветно наманикюренными ногтями сжали дужки очков.
— Видите ли… Как ваше имя-отчество?
— Петр Васильевич.
— Видите ли, Петр Васильевич. В практике у нас это не водится. Детей мы отпускаем только с близкими им людьми. Вы и сами, вероятно, понимаете.
Руки Рябикова усиленно полировали деревянных львов.
— Я понимаю, но вы можете обо мне узнать… Я тут работаю двенадцать лет…
— Да полноте, — легким движением руки остановила его Нина Анисимовна. — У меня нет никаких оснований… Вы, конечно, женаты?
— Больше десяти лет.
— И детей нет, — скорее сказала за него, чем спросила она.
— С женой хорошо живем, — почему-то заторопился сообщить Рябиков.
— Видите ли, — помолчав, продолжала воспитательница, — тут есть один серьезный момент. Наши дети чрезвычайно чутки к чьему-нибудь вниманию со стороны. Самое опасное — заронить им в душу смутную надежду, а потом оставить травму. Ну, а Антонова вообще ребенок очень восприимчивый.
— Да, да, конечно… Я понимаю.
Наступило неловкое молчание. Из коридора доносился топот и ребячьи крики.
— Она вам понравилась? — неожиданно спросила воспитательница.
— Смешная.
Директорша улыбнулась:
— Именно смешная. Озорная, конечно. А судьба ее не из легких. Мать ведь от нее отказалась чуть ли не сразу… Оставила ей только имя.
— Антонина?
— Нет. По-настоящему ее зовут Жульетта. Тоня — это по фамилии. Дети назвали так. Ну, а мы привыкли. Как-то уж очень непросто: Жульетта.
— Да, Жульетта… откуда и взялось?
— Из кино, наверное, — Нина Анисимовна задумалась. — И вообще ребенок не простой. Хотя душа открытая.
— И мне так показалось, — кивнул Рябиков. — А что не простой, так ведь как всякий… Своих у меня не было, но чужих видел много.
Воспитательница скрестила дужки и решительным движением положила очки на стол.
— Ну вот что, — твердо произнесла она, глядя на Рябикова. — Я здесь давно работаю и догадываюсь, что пришли вы неспроста…
Бледно наманикюренные ногти застучали по стеклам очков. Рябиков ждал. И вдруг директорша сказала:
— Хорошо. Я отпущу ее с вами на утренник. И отпущу одну, хотя это и против наших правил. Но не все в жизни делается по правилам, — она как-то очень по-домашнему, облегченно вздохнула. — Когда кончается спектакль?
Петр Васильевич назвал время.
— Это хорошо, что так рано. Утром вы приходите за Тоней сюда. Я скажу ей, что, если она будет себя вести хорошо всю неделю, пойдет на балет. А Тоня постарается, я знаю. Когда утренник кончится, кто-нибудь из наших подойдет к театру и встретит ее. И еще одно условие. Пожалуйста, ничего ей не обещайте. Решительно ничего.
— Хорошо, — сказал Рябиков и поднялся.
Они попрощались за руку, как старые знакомые.
— Долго же, — сказала ему толстая нянечка, когда он очутился внизу.
Она отложила журнал и стала подавать Петру Васильевичу пальто. Старуха настойчиво проявляла к нему внимание. Даже смахнула ладонью невидимую пыль с его кепки и одернула на нем пальто.
Словно он напряженно проработал день — с таким чувством Петр Васильевич покидал детский дом. Он отворил вторую дверь и вдохнул свежий воздух. И тут же кто-то налетел на него с разбегу и уперся ему в живот. Петр Васильевич услышал смех, крики и увидел группу детдомовцев, возвращавшихся с прогулки. Уже подходя к дверям, они вздумали пуститься наперегонки, а Рябиков оказался на пути самой шустрой и столкнулся с нею в тот миг, когда она уже собиралась влететь в помещение. Девочка подняла голову, и Петр Васильевич увидел знакомые быстрые глаза и нос-кнопку. Озорница, видно, тоже сразу его узнала. Щеки ее вспыхнули малиновым румянцем. Оба растерялись.
— Здравствуй, Тоня! — сказал Петр Васильевич.
Дети столпились вокруг.
— Вы опять жаловаться на кого-нибудь приходили?
— Откуда взяла? — Петр Васильевич не ожидал этакой резкости. — Я и раньше на тебя не жаловался.
Девочка чуть помолчала.
— Правда. А тогда зачем из двери нашей выходите?
— А может быть, я ходил кого-нибудь в театр к нам пригласить.
— Вы артист?
